В общем, как только коммунисты узнали, что Быков у меня в партийном списке, то страшно возбудились, раскричались: «Шахрай купил Быкова, забирает под себя институт, собирается Ленина выносить!» Нашли себе главного врага по выносу Ленина.

Но я их быстро утихомирил. На всех теледебатах и прочих дискуссиях им говорил: «Товарищи коммунисты! Дело Ленина в ваших руках, а его тело — в наших! Ведите себя прилично!» Так потом избирательный лозунг у ПРЕС появился, шутливый конечно: «Тело Ленина — в наших руках!»

В 1994 году (я тогда работал вице-премьером) королева Великобритании Елизавета II приехала к нам в страну с государственным визитом. Это был первый и, на сегодняшний день, единственный раз, когда ее величество посетила Россию. Дело было страшно важное, потому как королева долгое время наотрез отказывалась встречаться с «убийцами своего родственника» (Николай II приходился кузеном Георгу V). Когда Борис Николаевич получил от нее согласие приехать, он был страшно рад, говорил, что это самое высшее признание успеха демократических реформ.

Разумеется, в честь Елизаветы II был устроен официальный прием в Кремле, на котором по должности я был обязан присутствовать. Светских мероприятий не люблю страшно, но тут думаю: «Ладно, интересно же на самую настоящую английскую королеву вблизи посмотреть. Не так часто на нашем пути королевы попадаются».

Но тут президентский протокол сообщает мне ужасную вещь. Оказывается, что на приеме надо быть в смокинге. Только так и не иначе. Дескать, королева сделала нам одолжение своим визитом, а потому российский протокол должен подстроиться под традиции английского двора, даже если они непривычны для принимающей стороны. А в списке этих традиций смокинг — самое маленькое неудобство, даже и говорить не о чем.

Кому-то, может, и мелочь, а лично у меня этого смокинга сроду не бывало. Даже в руках его не держал, хотя теоретически с вопросом знаком — на иностранцах во время серьезных мероприятий видел. Но делать нечего — надо эту светскую униформу где-то срочно добывать.

Спрашиваю у своего помощника: «А нигде в аренду этот смокинг нельзя взять?» Оказалось, увы, что на тот момент такую одежку у нас в России никто в аренду не давал. Видимо, российскому человеку в быту смокинги не сильно требовались, а потому бизнеса такого не было. В общем, пришлось срочно смокинг пошить.

И скажу честно: страшно он мне тогда понравился — и сам смокинг, и полагающийся галстук-бабочка, и рубашка специальная. Надел я все это, глянул на себя в зеркало — хоть сейчас в Букингемский дворец. Подумал, что хоть терские казаки смокинги и не носят, но лично мне он к лицу. В итоге был представлен и ее величеству королеве, и ее сыну — принцу Уэльскому Чарльзу. Все мило раскланялись, пару слов сказали, как по протоколу и положено.

Но, увы, больше покрасоваться в моем смокинге мне не довелось. Всего один раз в жизни надел. Когда ездил с визитами в Париж или Лондон, брал его с собой на всякий случай. Но как-то обходилось без церемоний: вроде по статусу был не нужен, ну, так и оставался висеть в шкафу. Как-то в Англии с принцем Чарльзом встречался, но там протокол не требовал смокинг в обязательном порядке — можно просто темный пиджак. Ну, я и не стал усложнять.

Так что с тех самых пор я всегда, когда королеву увижу где-нибудь в хронике или про нее читаю, думаю: «Вот, а у меня висит твой смокинг».

Хотя, если честно, никакого особенного трепета от близкого общения с королевскими особами я не испытал. Для меня была непривычна сама эта помпезность, все эти церемонии, игра в королевский протокол. Это было приятно, необычно, но какого-то пиетета не было. Поэтому, когда кто-то заговаривает про то, что русский народ ждет не дождется возвращения монархии, я сразу вспоминаю свое ощущение и думаю: нет, ребята, не будет у нас никакой монархии, даже конституционной. Отвыкли.

Есть один загадочный момент, связанный с Конституцией, который я называю «Ростовским парадоксом». Суть в том, что практически все наши конституции написаны выпускниками юридического факультета Ростовского университета. Я часто начинаю или заканчиваю свои лекции этим сюжетом, который непременно вызывает у студентов оживление: те, кто дремал, просыпаются; кто-то возмущается, кто-то лезет в справочники, пытаются спорить. В общем, такая маленькая провокация. Но основанная на подлинных фактах.

Итак, к фактам.

Первой отечественной конституцией была Конституция РСФСР 1918 года. Ее называют ленинской, хотя ни одного слова Владимир Ильич туда не вписал. Ему тогда некогда было. Занимался повседневной борьбой, врагов революции уничтожал. Не до законотворчества тут, не до конституции.

А кто тогда проект написал? Михаил Андреевич Рейснер — потомок прусского дворянина, выпускник Варшавского университета, юридического факультета.

В Конституционной комиссии ВЦИК он был единственным ученым-конституционалистом, автором ряда серьезных работ в области государственного права. В апреле 1918 года подготовил доклад «Основные начала Конституции», который раскритиковал Сталин (им обоим было поручено подготовить выступления об основных принципах устройства новой России). Также представил для Конституционной комиссии справку «Компетенция Советов и съездов Советов». В июне Рейснеру поручили свести все имеющиеся наработки по Конституции, которая была принята 10 июля 1918 года.

Почему я его считаю «птенцом ростовского гнезда»? Да потому что в 1915 году Императорский Варшавский университет был эвакуирован в Ростов-на-Дону и стал Ростовским университетом. Кстати, после окончания Первой мировой войны вопрос о возвращении Россией Польше библиотеки Варшавского университета стал одним из пунктов Рижского мирного договора 1921 года. Думаю, это уникальный в мировой истории случай, когда библиотека стала элементом войны и мирного договора.

Так что Рейснера — ключевого участника «проекта» первой большевистской Конституции — можно считать ростовчанином.

Кстати, если вернуться немножко назад, то в период русских революций начала ХХ века у истоков многих конституционных по сути актов и идей стоял еще один выпускник юрфака Варшавского университета — Максим Моисеевич Винавер. После победы большевиков он уехал в эмиграцию и за рубежом писал проекты конституции для «новой России». Например, в проекте, написанном в Париже в 1920 году, он предусмотрел для России единое федеративное государство и автономию. Идея парламентаризма, которая уже глубоко укоренилась в России, полагал Винавер, должна быть реализована не только в центре, но и в различных регионах страны. Местные органы народного представительства получают полную свободу действий в области общественного образования, судопроизводства, общественных работ, местного бюджета и всех вопросов местного управления. Их желание учитывается центральной властью при назначении и смещении министров. Для контроля за применением Основного законодательства и информирования центра он хотел ввести институт представителей центральной власти на местах — фактически прообраз нынешних представителей президента в федеральных округах. А разного рода конфликты, затрагивающие интересы центральной или местной власти, предлагал рассматривать Верховным судом, организованным по образцу, существующему в США.